Александр обвёл шхуну руками.

— С соответствующим, капитанским жалованием, конечно.

Капитаны на некоторое время сгрудились головами друг к другу, тихо пошептались и вскоре тот же «лидер» обратился к Александру:

— Мы, в общем-то, согласны, но скажи нам, вы кто? Чей это флот? Ты говоришь, что тебе нужны капитаны, а ты кто?

Александр не был удивлён, или возмущён таким вопросом, лицо его даже не дрогнуло. Он просто и скромно ответил:

— Я — Великий Государь Царь и Великий князь Всея Руси и многих Великих княжеств, а так же Царь Казанский и Царь Астраханский, и прочая, прочая, прочая.

Уже на первых словах Александра, капитаны склонили тела в глубоком наклоне, и с каждым, произнесённым Санькой словом, их головы склонялись ниже и ниже, пока колени не выдержали, тоже согнулись и стукнулись о палубу.

Бывших турецких капитанов «расписали» по кораблям с гафельными парусами. Корабли с прямыми парусами у Александра тоже имелись, но, оказалось, что турки их хорошо знают, ибо ходили не только на галерах, но и на кораблях многомачтовых с прямыми парусами. Все, кроме «лидера». С «лидером» возник казус.

«Лидер» группы оказался совсем не моряком, а третьим визирем султана Сулеймана, пашой Соколлу Мехмедом, по происхождению — сербом из Боснии. Александр, узнав об этом понял, что козыри сами идут ему в руки.

Они с Мустафой выбрали для реализации операции «Наследник» правильное время. В Османской империи фактически шла гражданская война. Младший сын султана Сулеймана Баязид два года назад решил напасть на главного наследника на престол Селима и потерпев поражение ушёл с остатками армии в Персию. Персидский Шах Тахмасиб дал Баязиду и его четырём сыновьям убежище. В настоящее время Баязид должен был двигаться горными дорогами в Поти на соединение с армией Мустафы. Жена, дочери и младший сын Баязида оставались в Амасье.

Соколлу Мехмед, оказалось, сносно говорил по-русски.

— Султан Сулейман, да будет долгим его земной путь, послал меня убедить Шаха Тахмасиба, выдать бунтовщика.

— И как, убедили? — спросил Александр без тени насмешки.

— Нет, не убедил, — сказал визирь, вздыхая. — Шах Тахмасиб категорически отказался выдать Баязида.

— «Ещё бы», — подумал Александр. — Ведь посол в Персии Григорий Борисович Васильчиков сильно настаивал на этом. Да и сам Мустафа, узнав о том, что его кровный брат находится в Казвине, не поленился дойти с русской армией до самой столицы Сефевидского государства.

Баязид был сильно удивлен, увидев во дворце шаха давно погибшего семь лет назад брата, и сначала не поверил, что перед ним не самозванец. Это и понятно, ведь после «гибели» Мустафы восстанавливать справедливость пытались восемь самозванцев. Причём первого нашёл сам Баязид. Нашёл человека похожего не только внешне, но и по характеру, дал денег, убедил его, что «тому ничего за это не будет», помог собрать армию. И сам же пошёл усмирять поднявшийся бунт.

Однако, султан, вероятно о чём-то догадывавшийся, послал для усмирения провинции и другую армию, кстати, под командованием Соколлу Мехмеда, которая легко справилась с восставшими. Соколлу Мехмед был тогда наместником провинции Румелия и хорошим полководцем. Самозванца пытали и он Баязида выдал, как говорится, с потрохами. Только его матери, любимой жене Сулеймана Хюрем-султан, удалось убедить мужа, что их сына оговорили.

Потом было ещё несколько самозванцев, очень похожих на Мустафу, и которые тоже находили поддержку в армейских кругах. Но все мятежи, возглавляемые Лже-Мустафами, заканчивались трагически.

Увидев перед собой очередного «Мустафу», Баязид сначала рассмеялся, но вглядевшись в постаревшее лицо брата, начал узнавать его. Мустафе шел сорок шестой год, а семь лет жизни вдали от матери, жены Михринисы и любимых дочек, кого хочешь состарят.

Только увидев рядом с Мустафой его сына Мехмеда, тоже повзрослевшего на семь лет и превратившегося в четырнадцатилетнего юношу, Баязид окончательно понял, что перед ним стоит его старший брат, живой и невредимый.

Сначала Баязид не верил в спасение брата путём чудесного перемещения его в далёкую Московию. Он скорее поверил бы в банальную подмену. Весной 1554 года всё прибрежье Дуная, Никополис, земли Молдавии и Валахии были сильно взволнованы вестью о том, что шехзаде Мустафа жив. Люди передавали друг другу историю о том, что Мустафа перехитрил отца и вместо себя в шатёр отправил своего слугу, как две капли похожего на него. И эту историю придумал сам Баязид. Так почему бы тому, что придумано кем-то, не быть правдой? Зачем верить в какого-то доброго джина. Кто их видел, этих джинов?

Тогда братья и сговорились, что Мустафа пройдёт старым караванным путём до Тавриды, попутно собирая османские отряды, разоряющие прилегающие к Шёлковому пути городки, а Баязид соберёт отряд из бежавших от турок армян, грузин к Сефевидам[1].

Сефевиды, как продолжатели традиций мусульманского мистицизма и религиозной терпимости, охотно принимали у себя и мусульманских мистиков, и христиан. И те, и те в эти годы были особенно преследуемы Османами. Главы христианских и иных еретических, по мнению сунитских лидеров Османской Империи, родов находили прибежище для своих семей, а сами вступали в ряды защитников Сефевидского государства, ставшего им новой родиной.

Баязид не очень благосклонно принял весть о том, что Московский и Казанский царь Александр изъявил желание поддержать Мустафу в его желании восстановить справедливость. Он не считал, что Русского царя можно допускать на земли Империи. От князей-перебежчиков он не раз слышал, что русичи чтут закон предков, гласивший: «Раз вступивши на чужую землю с войском, считать её своей».

Он сказал об этом Мустафе, но тот отмахнулся.

— Мы тоже так делаем! А как иначе? Да и у Александра нет желания нашими землями владеть. Он с нами торговать хочет. Вот, посмотри…

Мустафа вынул из-за пояса кошель и достав из него монету, отдал брату.

Монета была копейкой, но странной. С той стороны, где у обычной копейки имелось изображение конника с копьём, сейчас красовалась надпись на арабском رمحواحد (одно копьё).

— Они отказались от изображений?

— Да. Александр обещал перечеканить все копейки. Он уважает…

— Это ничего не значит! — возразил Баязид.

— На Руси правят бояре. У их царя власти нет, потому, что нет войска.

— Сейчас уже и войско есть и власть. Он объединил четыре орды: Золотую орду, Казанскую, Ногайскую и Сибирскую. Он — настоящий царь, Баязид.

— Сказывают, у него большие проблемы в его столице?

— Сейчас у него столица в устье Танаис. По сути, он строит в междуречье Танаис и Итиля новую Русь. Ты бы видел его плавильные и кузнечные заводы! Я за эти годы несколько раз плавал по Танаис (они называют его Дон) до Воронежа и по Итилю до Рязани. Это сейчас земли опричнины, то есть земли, находящиеся под непосредственным управлением царя и его приказов.

Я тебе скажу, что такого порядка я не видел нигде. А ты знаешь, что я и у германцев, и у венгров, и у чехов бывал, и их литейные и стекольные заводы видел.

Баязид скривился.

— Ну и зачем нам такой сосед? — спросил он. — Сильный сосед — сильный враг. Деды учили нападать на врага, пока он слаб. А когда он силён, объединяться с другим слабым врагом и напасть, чтобы ослабить.

— Русь дальше Крыма не пойдёт, — отмахнулся Мустафа.

— Отдать им Крым?! А, где мы будем пасти наши стада?! — гневно спросил Баязид.

— Пастбищ нам хватит в Анатолии, что гораздо ближе и безопасней для наших овец и коней. Когда ты в последний раз видел тех овец, что пасутся в степях Херсонеса? Ханы пасут наших овец и сами же их и поедают, — рассмеялся шехзаде Мустафа.

— Нет, не убедил, — сказал визирь, вздыхая. — Шах Тахмасиб категорически отказался выдать Баязида. Правитель разгневался на меня и отправил наместником в Кирим, помогать новому киримскому хану. Пусть воды Золотого моря будут Исляму Гирею вечной колыбелью…